Атеизм

Я хочу поделиться с читателем, коль скоро он проявил интерес к этой теме, моим опытом в делах религии. Возможно, это предостережет его от каких-либо ошибочных действий в жизни. «Есть Бог или нет?» — этот вопрос стоял передо мной практически всю сознательную жизнь, начиная с восьмого класса школы, и лишь в последние три года (а мне уже немного за 40) он отпал сам собой, перейдя из разряда жгучих в разряд незначительных. Исследовал я этот вопрос четверть века, стремясь найти компромисс между научно-материалистическим и религиозным мироощущением. Компромисс в лице философии или конструируемой мною философской системы под вывеской теоцентризма. До сих пор я считаю, что затея в теоретическом плане является перспективной, и я бы с удовольствием передал бы её тому, кто религиозен и хочет стать современным Фомой Аквинским, но произошел внутренний перелом, и я оставил это предприятие. В настоящее время моя позиция формально агностична, а сам я испытываю печальную ностальгию по тем светлым временам, когда был близок к религии.

На последнем своем дне рождения я спросил коллег – «ты веришь в Бога?», оставляя все нюансы, связанные с уточнениями «а что такое Бог?», «а что значит верить?», «а что значит быть?», подходя рабоче-крестьянски – дать оценку своей веры в шкале от 0 (полное неверие) до 10 (чистая вера без сомнений). Я указал на 1.5-2.0, в то время как коллеги были полярны: либо 0, либо 10. Один честный ответ мне понравился: «если не раздумывать, на эмоциях, то 10, а вот если подумать, то 0». Я могу расшифровать и свой ответ: «все указывает на то, что Бога, в его традиционном понимании, нет, но решающего доказательства нам не предъявлено и скорее всего никогда и не может быть предъявлено, и Он еще имеет шанс в каком-то виде быть».

Господа атеисты, если они честны сами с собой, должны признать право человека на гипотезу Бога. Сами они, конечно, в такой гипотезе не нуждаются. Но почему же отнимать право на утешение другим? Возможно, сказки всех религий мира являются столь необходимыми для функционирования общества, что без них сложно жить человеку. Возможно, с прагматической точки зрения эта обманка действительно полезна и в некотором смысле гуманистична. Нравственно ли отнимать последнюю надежду у тех, кто сломался бы без неё? При всех скандалах и грехах в католической или православной среде идеалы святости существуют, и мне совершенно не хотелось бы жить в обществе, где они разрушены; такое общество едва ли переживет себя.

Ловлю себя на мысли, что опять взялся за старое – проповедь. Пусть меня читатель простит. А если отвлечься от проповедей, логическим путем ни доказать, ни опровергнуть бытие Божие невозможно. Но можно принять или отвергнуть гипотезу Бога; в первом случае вокруг такой аксиомы можно построить много прекрасных теоретических систем. Принимая религию, мы принимаем не только постулат бытия Божия, мы также принимаем и мораль, гипотезу о Духе, огне всех тех, кто создает эти теории. Разве может Бог быть лжецом, предателем или подлым убийцей? Вот поэтому вместе с Богом принимаются моральные установления, и как внешний (что не так важно), и как внутренний закон. Это даже более важно, настолько важно, что в Новом завете есть пассаж – все простится человеку, и хула на Сына и хула на Отца, но не простится хула на Духа (Святого), Мф.12:31-32. В атеистической практике связь Бога и морали (Бог как гарант морали – вспомним кантовское доказательство) обычно понимается слишком узко, в том смысле высказанном Достоевским «если бога (суда) нет, то все позволено», и тогда сразу включается обратная связь: «А что, для совершения мною добрых поступков так уж необходимо наличие

Бога? И не грязно ли шантажировать меня адскими вечными муками? Или привлекать меня пряником Рая?». Такая постановка отражает полное непонимание Духа атеистами, она слишком неглубока. Но трудно отрицать историческое значение «страха Божьего», некого подсознательного опасения среднестатистическим человеком наказания за возможный аморальный поступок.

Я уже вижу недовольные лица, дескать, фальшивый агностик протаскивает христианскую проповедь. И вы отчасти правы, — чтобы отрицать, надо знать, чего лишаешься, и поэтому еще раз воздадим должное величественному христианскому мифу, сочиненному людьми-в-Духе. Музыка способна научить нас тому, чему учат толстые тома книг. Если вы дадите увлечь себя Хоральной прелюдии Баха фа минор — https://www.youtube.com/watch?v=2iDxqThjL5M, то получите хоть какое-то представление о Духе. И когда его сводят к моралите, это унизительно. Я понял мистику византийского христианства, когда расслышал исполнение Пьетра Гаетаноса пасхального «Христос анести (ек некрон)» – https://www.youtube.com/watch?v=6fkOu2_3W80. Эти все призывы делать добро вторичны, первично ощущение Духа, что задокументировано в Новом завете как второе рождение (излияние Духа).

И я опять слышу недовольные голоса, дескать, что же он прикидывается ученым и логиком, если выкладывает писанину про какого-то Духа. Друзья мои, я лишь хочу объяснить свой опыт, что я пережил, но это действительно плохо передается на бумаге. И я еще раз хочу сказать, если мы что-то отрицаем, мы должны ПОНЯТЬ, что отрицаем. И я полагаю, очень немногие атеисты отдают себе отчет, что же они отрицают. Возьмем, например, текстологическую критику различных мест Библии (вплоть до обращения к оригинальным, ха-ха, текстам): нестыковки родословной Христа в 4-х Евангелиях, жестокости Ветхого завета и пр. Церковникам, конечно, уже не отмыться; представление о переводе Септуагинты (семидесяти) как о богодухновенном Писании выглядит наивным. Но это то, что лежит на поверхности и для атеистов (типа Лео Таксиля), и для верующих.

Бог, это, конечно, ни веселый старичок на тучке, ни отворяющий казни египетские и апокалиптические (заодно) Яхве, ни даже распятый страдающий Христос, а.. а что? Поэтому еще часто различают бога философов и бога Авраама/Исаака. Первый скорее продукт рационального сознания, а второй скорее предмет сильной эмоциональной веры. На самом деле Бог, не вмешивающийся в дела мира, никому не нужен, он несущественен, не существует, ему не молятся. Ключевым вопросом является вопрос о взаимоотношениях бога и мира, причем обоих миров – феноменального, исследованного физикой теперь уж вдоль и поперек, и потустороннего. И заостряется этот вопрос на проблеме молитвы. Если Бог – это в эйнштейновском смысле некий Миропорядок (то есть, как бы, Его и нет), то акт молитвы, особенно если просят конкретное, вообще кажется бредом, а молящийся видится сумасшедшим. Если Бог – это бог деиста, то он просто в силу своих принципов не вмешается в тварное, иначе был бы плохим проектировщиком. Молитва Богу деистов принижает Его мастерство.

Я бы добавил почти осязаемое противоречие между нуждами человека и космической масштабностью Бога; сухие цифры астрономии, о которых редко задумывается обыватель, плохо передают ничтожность Земли (и потребностей отдельного человека) в масштабах Метагалактики. «Что есть человек, что Ты помнишь его?» (Пс.8:4). Это противоречие, возможно, и разрешимо внутри теоцентризма, хотя и остается множество вопросов, «а что такое личность? Что такое Я? Что такое Я-Бога?». Ведь провозглашаемая христианством Любовь (вначале к Богу, затем к человеку) невозможна, если в каком-то смысле Бог не является личностью. Трудно, например, любить листок бумаги или нечто неодушевленное, но любовь, например, к котенку (с его индивидуальным характером) возможна. По-видимому, хотя это выглядит странным, возможна любовь к абстрактным понятиям – футбольному клубу (когда фанаты ездят по городам за своими «любимцами»), к философии и т.д. Молитва – это проявление любви к Богу? Или это не любовь, а что-то психологически схожее, но другое, с иным названием… Признать за молитвой лишь психотерапевтическое значение, способ (само)настройки человека на особый лад, как у иогов, на мой взгляд, даже и негуманно, ведь человек может отчаянно просить помощи – допустим, вылечить рак у своего ребенка. А вот Бог не ответил, «Ему некогда, он один, вас много», церковники начинают придумывать всяческие отговорки вплоть до обвинений молящегося в дерзости (или, например, возникает концепция испытания). Дерзость, вероятно, в том, что Его (морально) принуждают к чуду.

В любой системе теоцентризма, или если кому-то покажется такое абстракцией, в личном представление верующего о Боге, должна быть регламентирована степень вмешательства Бога в дела мирские. Как я уже сказал, не вмешиваться он не может; крайним вариантом является тотальное вмешательство, когда любое дуновение ветра подчинено его воле. Более умеренным вариантом является концепция Священной естественной и человеческой истории, когда Бог вмешивается «по большим праздникам» (вымирание динозавров, Ватерлоо). Кстати, здесь возникают противоречия с божественным провидением и фатализмом. Хорошая система теоцентризма должна снимать подобные противоречия.

Но ценой такого снятия является удаление от обычного, народно-церковного представления о Боге. А именно оно и подпадает под удары атеистов. Например, удалите представление о душе, и половина верующих разбежится из храмов; многие верят в Бога, поскольку верят в наличие у себя души. Но вся современная совокупность фактов из области биологии, физиологии и прочего естествознания ясно показывает, что никакой души не существует, а наша психика и сознание есть лишь артефакт работы нейронной сети головного мозга. Возможно, древние имели ввиду своей неопытности основание веры в вещие сны, но сейчас все парапсихические якобы «феномены» являются лженаукой. Хотя и возможно ввести «душу» в теоцентрическую систему (мне в своей, например, придумать возникновение души ПОСЛЕ смерти человека), но такие изобретения кажутся «шитыми белыми нитками» (однако, не вступая в противоречие с естествознанием). Забавны попытки призвать на помощь опыт, «взвесить микрограммы» улетевшей на небеса души. Вообще говоря, никто не возвращался с того света, а росказни пациентов, переживших клиническую смерть и воспаривших над собственным телом, весьма напоминают мошенничество, причем чаще неосознанное, чем сознательное.

Возьмем, например, благодатный огонь в Иерусалиме. Красивая сказка требует ежегодного приведения реальности в соответствие с собой. В любой религии грандиозное здание мифа и вымысла в чьей-то голове, голове её первооснователя (или продолжателя типа еврейского пророка) трансформируется в истинное знание о реальности. Гениальный первожрец почти всегда УВЕРУЕТ в нарисованную им картину. У многих людей весьма слабо развито критическое отношение к психическим феноменам. Я не знаю, как крепко попал в сеть собственной фантазии человек, которого мы знаем как Иисуса Христа, и который фактически собственноручно предал себя на мучительную смерть. Нам неизвестно, откуда родился этот вымысел про Сына Человеческого, но вот апостол Павел чистосердечно рассказал об истоках своей веры, вернее её модификации. Выражаясь несколько грубовато, ему припекло голову в пустыне, и ему привиделся глас. Сам сюжет весьма трогателен, Савл стал Павлом, жизнь человека резко поменялась. Но ведь самое печальное, что самообман постепенно превратился в обман других людей. Из других известных мне обращений можно привести пример с каретой Паскаля. Но не обязательно должны быть видения, достаточно каких-либо событий, как в случае бл. Августина. Однако общая механика такова: некоторым фактам, переживаниям, идеям придается преувеличенное значение, под которое переделывается прежняя, «нормальная» картина мира. Возникает новая, ложная картина, которая до поры, до времени может не входить в конфликт с реальностью, но такой конфликт неизбежен. Законы моральные или духовные ничего не могут сделать с законами физическими, как бы нам ни хотелось обратного. Я читал в еврейской традиции рассказ, вероятно вполне достоверный, об одном высокоученом и добросовестном раввине, перешедшим в лагерь атеистов после многих лет верной службы Яхве. Мальчик, сын раввина, полез на дерево по просьбе отца: им были выполнены одновременно три талмудические заповеди (одна из них, «слушайся родителей»). Ветка под ним оборвалась, мальчик упал и умер. Представьте себе состояние отца! На его глазах не только умер сын, но и обрушилось все его теоцентрическое мировоззрение. Со мной, в принципе, произошло примерно тоже самое, но, к счастью, в весьма ослабленном виде…

Христианство в прежнем его виде, даже если ограничиться положениями его Символа Веры, трудно исповедовать с чистой совестью. Можно, но трудно. Для теоцентрической системы принятие каких-то догматов о Христе выглядит излишеством, но почему бы нет? В некотором смысле христианство объемлет все остальные религии, и научно-технический прогресс именно западного мира, а не Востока, связан, как я полагаю, с узаконенным в его рамках гуманизмом; даже буддизм с его неприятием страданий относится к человеку довольно холодно. Из теологических-теософских-теоцентрических учений 20-го века я бы выделил концепцию традиционализма Рене Генона. Его «Царство количества и знамения времени» написано, как я бы выразился, «в Духе». Читая его, я получил душевное удовольствие (само понятие «Традиция» восхитительно!), но… должен прямо сказать, с позиции современного естествознания все это бред. Наверное, Рене Генон недостаточно хорошо его знал, оттого и концепция получилась нереалистичной, а значит – сказочной.

Религия по сути добрая сказка, и не более. Я считаю её продуктом творчества нашего разума, находящего логику и порядок там, где их, увы, нет в природе. Давайте уважать эту сказку, и если кто-то в неё верит, то не будем мешать. Взрослым она нужна не меньше, чем детям. Лишь бы не было фанатиков и лишь бы церковники не совали свои руки, куда не следует.